Поймать технологическую волну

—Ну почему же. В то время это было популярным трендом в мире: крупные компании не заморачивались этими направлениями, отдавая их на аутсорсинг, а наши компетенции лучших химиков позволяли ими успешно заниматься. Тем не менее это многолетнее сотрудничество позволяло держаться в спортивной форме, потому что западные фирмы требовали лучшего качества. У нас за эти годы набралось более тысячи партнеров.  

— Чем вы сейчас зарабатываете?

—Контрактных денег хватает на поддержание и развитие текущей деятельности. Но мы развернули активность в создании новых лекарственных препаратов мирового уровня и, конечно, для инвестиций в то количество проектов, которые бы мы хотели одновременно вести, ресурсов не всегда хватает. Дополнительные доходы мы получаем от продажи инновационных кандидатов в лекарство или на продаже производства с портфелем дженериков. 

— То есть наряду с молекулами производите целые компании?

—Да. И на это есть спрос. В свое время мы создали производственную компанию полного цикла «Технология лекарств», в портфеле которой был ряд популярных дженериков. У нас ее выкупил один из крупных российских фармпроизводителей.  

— А нужно ли плодить новые производства? По-моему, их уже немало…

—Вопрос не в заводе, а в портфеле. И иногда выгоднее построить новое гибкое производство под определенный портфель продуктов. Мы ведем сейчас подобные переговоры не только с российскими компаниями, но и зарубежными — из Аргентины, Вьетнама и других стран.  

— А что у вас с собственным портфелем?

—Несколько препаратов у нас прошли важные этапы развития. Например, «Несклер» от рассеянного склероза — из-за него наше предприятие «Биоинтегратор» сейчас судится с фармгигантом Novartis. Тем не менее он так или иначе выйдет на рынок. И важно, что наша компания производит не только готовую форму, но и субстанцию, что делает препарат локализованным на сто процентов и полностью снимает валютные и технологические риски. На финишной прямой у нас инновационные препараты против ВИЧ и гепатита С. И мы ими очень гордимся.  

— Препарат против ВИЧ вы сделали из молекулы, которую по трансферу получили от Roche?

—Да. Трансфер из мирового биотеха был важной составляющей стратегия развития нашей отрасли, и мы были пионерами такого сотрудничества (см. «Горизонтальный перенос молекул» в «Эксперте» № 15 за 2010 год). Причем тогда, в 2010-м, было много критики по этому поводу: мол, бигфарма ничего хорошего так просто не отдаст. А Roche в ту пору закрывал свое направление, связанное с инфекциями, чтобы еще больше сосредоточиться на онкологии. Наша фирма «Вириом» подхватила эту разработку на доклинической стадии, доработала и ввела в клинику. Препарат получился реально хороший. Его уже в клинике исследовали более чем на 150 пациентах, и отзывы врачей самые положительные. У многих известных «вичевских» лекарств много побочных эффектов, в том числе тяжелые депрессии и склонность к суициду. Из-за этого пациенты бросают их употреблять, развивается устойчивость вируса к этим препаратам. У нашего препарата «Элпида» (по-гречески это «надежда») минимум побочных эффектов; кроме того, вирусу на порядок труднее развить к нему резистентность, чем к лекарствам предыдущих поколений. Кстати, специалисты из Roche, которые входят в ученый совет «Вириома», очень рады нашим темпам исследований и нашим результатам.  

— А молекула против гепатита С чисто ваша?

—Эту серию молекул в течении пяти последних лет синтезировала группа химиков под руководством моего отца, который придумал и запатентовал эту химию. Причем соревнуясь с очень известной мировой биотехнологической компанией Gilead Sciences. За счет подобных молекул, действующих на аналогичные биомишени вируса гепатита С, Gilead из маленького биотека быстро вошел в топ-десятку бигфармы. Это реальный прорыв в лечении гепатита С. Его лечили иммуномодуляторами на основе интерферона. И они помогали лишь 30 процентов пациентов в течение года терапии. Препараты нового класса действуют не через иммунную систему, как интерфероны, а непосредственно влияют на вирус. И за три месяца вылечивают 80 процентов пациентов. Как часто бывает, несколько компаний разрабатывают препараты на одну биомишень, на которую можно действовать разными химическими структурами. Конечно, лидеры пытаются так запатентовать молекулы и все вокруг, чтобы больше никто близко не подошел, но химия большая, и настоящие профи могут найти способ воздействовать на ту же мишень, не попадая под чужой патент.  

— Сколько у вас было разработок за те десять лет, когда вы начали заниматься?

—Мы сделали примерно 40 дженериков, около десятка инновационных, сейчас в фазе клинических исследований пять препаратов.Некоторые уже на поздних стадиях клиники и на регистрации. И мы будем выводить их на рынок не сами: на местный — с российскими партнерами, на внешний — с иностранными. Мы надеемся, что это вернет нам те инвестиции, которые мы вложили за последние десять лет, что позволит запустить следующую порцию разработок.  

— И сколько их будет?

—Мы уже начали около десятка в доклинике. Пока мы разрабатываем те препараты, которые называют следующими в своем классе. Если мы видим, что в мире появилась новая биомишень и мировые компании уже на второй фазе клиники получат хорошую эффективность, мы берем эти мишени и эти молекулы за прототипы. Как правило, следующие в классе препараты бывают лучше первых, потому что первопроходцы торопятся сделать свой блокбастер, что-то упускают. А их последователи все это принимают во внимание. Если удается сделать препарат, который не затронет патент первопроходца, который будет еще действовать лет десять, то есть возможность занять приличную долю рынка не только в России, но и за рубежом.

Стимулы на паузе

 — «ХимРар» был одним из партнеров разработки проекта стратегии «Фарма 2020». Довольны ли вы тем, как выполняется федеральная целевая программа (ФЦП)?

—Мы были очень довольны тем, что ФЦП дала хороший импульс для развития российской фармы. Напомню, что первая часть программы предполагала импортозамещение, и отечественные компании с ней успешно справляются. Вторая часть — запуск при поддержке государства инновационного цикла, который потом должен быть подхвачен компаниями. «Фарма 2020» уже стимулировала инвестиции в создание локальных производств на несколько миллиардов долларов. Важным индикатором является тот факт, что технолог фармпроизводства стал очень востребованной профессией. Чем больше индустрии в стране, тем больше конкуренция среди локальных производителей и больше спрос на инновации. Параллельно с развитием индустрии государство ставит задачу углубления производства. включая производство фармацевтических субстанций (до недавнего времени почти все субстанции ввозились из-за рубежа), и разработку инновационных препаратов. Государство вложилось в несколько сотен стартапов, чтобы к моменту «созревания» индустрии они были ею подхвачены. Но меня беспокоит тот факт, что сейчас разработки многих стартапов встают на паузу.

— В связи с чем?

—Опять появился разрыв в финансировании инновационной цепочки (долина смерти). Раньше были запущены механизмы финансовой поддержки до 900 доклинических исследований на животных и, как логическое продолжение, около 300 ранних клинических исследований. В этом году Минпром внес корректировку: финансирование на клинические исследования переведены в формат субсидий, потому что планируемые на это средства решили перекинуть на ускорение в локализации субстанций и завершение поздних этапов клиники. Эта поддержка очень важна, но, на мой взгляд, не за счет инноваторов и ранних этапов клиники. У стартапов, как правило, не хватает средств, чтобы самостоятельно войти в клинику и выполнить ее первые этапы, а потом получить от государства субсидии. Поэтому многие проекты заморозились. Я убежден, что механизм субсидирования на ранних этапах слишком рискованный, он годится для промышленных историй, а не для инноваций.

— Чем эта пауза грозит?

—Разработки кладут на полку. А вы понимаете, что в нашей сильно конкурентной области они там просто «протухают». И все предыдущие вложения — псу под хвост.

— Какие еще проблемы у фармы?

—Много способов нерыночной конкуренции. Я извиняюсь, что опять о наболевшем, но один из них — искусственная поддержка эксклюзивности клинических данных, когда бигфарма пытается всячески продлить жизнь своих препаратов на рынке уже после того, как закончилось действие патентов на них. А это сдерживает выход на рынок дженериков, которые могут значительно облегчить нагрузку на бюджет здравоохранения. Еще одна проблема — существование брендированных препаратов. Как мы ни пытаемся от этого уйти, пока не получается. Производителю выгодно вложить десять миллионов долларов в телевизионную рекламу на продвижение своего узнаваемого бренда, если продажи дадут несколько десятков миллионов долларов, в то время как на рынке есть десятки подобных препаратов с таким же механизмом действия. На бренд уходит слишком много лишних денег и государства, и пациента. Эта история началась, когда у нас еще не было своей фармы и цивилизованного регулирования, но сейчас она, к сожалению, слишком медленно вытесняется.

— Кроме активного участия в ФЦП, насколько я знаю, «ХимРар» развивал идею биофармкластеров и один из них с партнерами создал. Как там идут дела?

—Я уже о кластере довольно подробно рассказывал «Эксперту» в прошлом году. Но кратко повторю. При поддержке государства в МФТИ построен прекрасный биофармкорпус. Параллельно со строительством мы вместе с такими компаниями, как «Протек», «Акрихин», «Фармзащита», «Альтоника», начали работу над «начинкой»: создавали вокруг МФТИ целый кластер — лаборатории, их больше двух десятков. У многих уже есть свои истории успеха. Мы, как и другие участники проекта, тесно связаны с кластером, даем свою экспертизу, получаем партнерскую, куем нужные кадры, создаем стартапы, развиваем новые направления, к примеру связанные с агрогенетикой.

— О, вы уже докатились до села?

—Мы чувствуем потребность в этом. Биотехнологии, которые развились в области биомедицины, — высокопроизводительный скрининг, комбинаторная химия, секвенирование генома, изучение микробиоты — могут быть применимы и к сельскому хозяйству. Уже не нужно селекционеру перебирать сорта и ждать годами, пока появится хорошее яблочко, — знание генома позволяет это делать гораздо быстрее. Если вам нужны регуляторы роста растений, вы скринируетена мишени молекулы, которые будут подходить, и так появляется новый регулятор роста растений. С другой стороны, наши агрохолдинги в кризис поняли, как много денег уходит за рубеж, чтобы получить нужных бычков, мальков или нужные семена. В Центре живых систем кластера была создана лаборатория агробиотехнологий. И уже есть конкретные переговоры и контракты с нашими производителями. Сейчас планируем создать венчурный агрофонд.

Консолидация разных лабораторий приводит к синергии

 Нейронет: от мозга к мозгу

 —А еще вы подались в нейротехнологии.

— Агентству стратегических инициатив (АСИ) президент и правительство поручили разобраться, какими технологиями страна сможет зарабатывать в 2035 году. И там было выделено примерно с десяток перспективных направлений. По каждому из них стали собирать бизнес, науку, в общем, всю экспертизу по теме. Одним из самых перспективных направлений были признаны нейротехнологии, создана группа «Нейронет». Все говорит о том, что они станут в ближайшем времени новой волной технологизации, к которой нужно заранее готовится.

— Что, у нас есть хорошая экспертиза в этой области?

—До последнего времени все исследования в этой области в нашей стране были разрозненными. Есть хорошие айтишники, нейрофизиологи, биотехнологи, но каждый что-то делает в своем огороде. Если все такие исследования консолидировать, это может привести к синергетическому эффекту. Мы наблюдали это у себя в кластере, когда разные лаборатории начинают работать под одной крышей, ходить друг к другу в гости и придумывать порой неожиданные решения. Знаете, на что похоже? В девяностые все учились компьютерной грамоте. Это привело к тому, что в двухтысячных у нас появились тысячи стартапов в области ИТ. А некоторые из них стали лидерами, типа «Яндекса», «Лаборатории Касперского», ABBYY. В принципе, Нейронет — это интернет 2035 года, но соединяться будут не только компьютеры и айфоны, но и мозги человека через различные нейроинтерфейсы, если можно так сказать. Если мы сейчас развернем такое же массовое движение юных нейромоделистов среди молодежи и лабораторий, как это было в области ИТ, то мы вполне можем получить некий поток разработок, из которого будут выделяться стартапы. Тогда можно ожидать, что сюда придут венчурные деньги и после 2025–2030 года вероятно появление национальных чемпионов в этой области.

— А «ХимРар» какое отношение к Нейронету имеет?

—В общем, в качестве экспертов приглашали всех, кто имеет отношение к исследованиям, связанным с мозгом. Мы — как разработчики инновационных препаратов для таких болезней, как болезнь Альцгеймера, Паркинсона, шизофрении — тоже были приглашены.

— А не получается, что в кучу свалили весьма разнородные исследования и бизнесы под общим словом «мозг» — лекарства, интерфейсы мозг—компьютер, фундаментальную науку, которая еще не так-то много знает о мозге?

—Нейронет — это рынок технологий, которые появляются благодаря изучению мозга. Они должны быть направлены на восстановление и расширение ресурсов человеческого мозга, на улучшение коммуникаций. Как вообще устроен научно-технический прогресс? Люди сначала сделали механические машины, потом информационные машины. Сейчас идут биологические машины, следующий логический этап — психические машины, которые будут управлять биологическими. Вы наверняка уже видели, как силой мысли можно работать с компьютером или управлять какими-то простейшими механизмами, как делают так называемые бионические руки и другие органы. Ведется работа над машинами, которые смогут улучшать работу нашего мозга. Это не только гибриды человек-машина, человек-компьютер. Это и химические молекулы, нейромодуляторы, которые повышают когнитивные способности, возвращают память или стирают ненужную. И мы тут весьма кстати, ведь сначала появляются препараты для людей с поврежденными функциями мозга, а потом разрабатываются средства для улучшения работы мозга. Когда я учился в МФТИ, компьютерные машины пользовались нейросетевыми программными алгоритмами, которые могли различать на изображении мальчика и девочку. Благодаря науке о мозге, появляются все новые и изощренные возможности и нейроморфные алгоритмы (похожие на то, как работает мозг). В прошлом году в Швейцарии продали стартап, предметом которого была машина — умный и искусный копировальщик: ее обучили на множестве картин различных художников, а потом велели: нарисуй стакан в стиле Малевича. Когда показали критикам, те чесали затылок: мол, мы о такой картине Малевича и не слышали. Машине можно было дать задание и покруче, для скептиков: стакан в стиле Малевича, фон в стиле Брейгеля и подпись Рубенса. Любопытно, что прообразы будущих нейроприборов начали активно появляться в игровой сфере: ребенку интересно с помощью специального шлема или гарнитуры силой мысли управлять, к примеру, движением шарика. Казалось бы, он просто играет, а на самом деле учится концентрироваться, что помогает повысить его успеваемость. Успешны и устройства для реабилитации путем переноса движений игрока в виртуальную реальность. Ведутся разработки приборов, которые будут влиять на концентрацию или расслабление мозга. Инвестиции в эти проекты составляют от нескольких сотен тысяч до нескольких десятков и сотен миллионов долларов.

— Возможно, пока все выглядит несколько футуристично, но мне понравилась мысль, что мы вместо того, чтобы плестись в хвосте технологических волн, можем сделать скачок в тех нишах, которые еще только маячат на горизонте...

—Кстати, у развивающихся стран в этом смысле шансов иногда больше. Я все время привожу пример с телефонией в Китае. В свое время там не смогли широко развернуть проводную телефонную связь, зато мобильники появились быстро и распространились в огромных масштабах. Китайцы просто перескочили старый технологический уклад и вскочили в новый. В зрелых странах старый уклад сильно сопротивляется и может тормозить новый. Пока в нейротехнологиях крупных игроков нет. Если бы они были, то уже согнули бы всех в бараний рог своими стандартами и тому подобным. Значит, есть возможность появления лидеров, которые в своих нишах станут законодателями моды. А законодатель стандарта, как правило, чемпион. Люди иногда иронизируют: мол, куда вы со своими мечтаниями, когда мы и дороги толком починить не можем… А я считаю, очень грамотная инициатива. В России уже есть и исследования, и бизнесы, которые работают в этих направлениях, но пока это ручейки или фонтанчики. А нужно, чтобы появился хороший поток, который вынесет ряд национальных чемпионов.